Товарищи из Московского Комитета

— Больше чем ясно!

— Следовательно?

— Надо ездить, ездгть, рассказывать правду! —Глаза Дубровинского горели живым огоньком. — Если я гожусь, если мне будет доверено, я готгв поехать, куда только потребуется.

— Доверено, Иосиф Федорович. Это как раз мне и поручено передать вам. Напоминаю: в вашем будущем рассказе о съезде может называться только одна фамилия из числа избранных членов ЦК — фамилия Глебова. Сам съезд — для всех — состоялся в Париже. Дата не имеет значения… Конспирация!

— А если мартовцы, побывав где-либо раньше меня, уже все расконспирируют?

— Тогда это чистое предательство! Все делегаты связань? словом рассказывать одинаково. Разве что — пропокаторы? Товарищи из Московского Комитета приводили потрясающие факт ы зубатовской хватки. Называли даже не-скс гсько имен подлецов, причастных к провалу «Рабочего Союза». Но, кажется, к нам на съезд провокаторы никак не могли проникнуть.

Дубровинский пожал плечами.

— Что касается зубаточского мастерства выслеживать, в нем я не сомневаюсь Точно выслежен его филерами и «Рабочий союз». А провокаторов, как говорите вы, в нашем окружении, я убежден, не было. И вообще в существование этих злых духов я верю весьма приблизительно. Не попадались мне. Настоящего черта всегда можно узнать по копытам, хвосту и рогам.

— Вы очень доверчивы, Иосиф Федорович! Прошу, относитесь к возможностям про-вокаторства серьезнее.

— Постараюсь, Лидия Михайловна! Куда я должен направиться прежде всего?

— Прежде всего, как только подъедут остальные делегаты, нужно здесь провести совещание. А потом поезжайте в Курск, в Орел, в Брянск, в Калугу, в хорошо знакомые места. Вам ничто не мешает это сделать? Здоровье? Семья?

— Я здоров, как бык. А семья никогда и ни в чем не была мне помехой.

Они попрощались. На ска меечке у ворот сидел Егорушка, побалтывая ногами. Заметив вышедшего на улицу Дуоровинского, мальчик игриво махнул ему рукой: иди, мол, дядя, все спокойно. Сам юркнул в калитку — должно быть, порядком продрог.

Ночной холодок сразу охватил и Дубровинского. Он пожалел, что не взял с собой летнего пальто. Похвалиться-то похвалился, что здоров, как бык, а зяонет, будто дряхлый старикашка. Так и ползает по телу колючая дрожь. Туберкулезное обострение? А может быть, следствие разговора с Книпович? Он так подумал, и дрожь усилилась. Да, это нервы!

Итак, впереди долгая и трудная борьба. К эсерам, «экономистам», бундовцам, рабоче-дельцам теперь прибавились еще мартовцы. И они не какая-нибудь заноза, а тяжелый топор, расщепивший живое дерево партии. Ну что же: драться так драться!

Занятый этими думами, Дубровинский все убыстрял свой шаг, хотя при быстрой ходьое у него всегда как-то теснило в груди. Он разогрелся, распахнул пиджачок. До дому путь был не близкий. И хоришо размышлялось так, в одиночестве. Никто ему не мешал. Разве лишь из иной подворотни затявкает собака.